Он был как часть грифона, стремившегося к свободе и свободному полету.

Талавир наклонился еще ниже, прислушиваясь к этой связи. Перья защекотали нос. Может, засолены были правы, и суйер, наполняющий кровь каждого существа в

Кое-что, объединяет их крепче любых узов? Засоленные, животные, сама земля — все это части единого целого, которое говорит своим детям, нужно только услышать.

Симург беспокойно тряхнул головой: он ожидал приказа. Талавир закрыл глаза и подумал о Ма в плену на Матери Ветров, о потерявшемся в Деште Бекире, о Тарге в темной комнате, о Рябове, которого так и не смог спасти, и, наконец, о необозримых просторах Киммерика.

Имеет ли он право выбирать? Белокун сконструировал его для определенных целей, но Талавир нарушил приказ. Это было его решение или внушение Амаги? И что такое его решение? Где это его? Существует ли он? А если существует, то что выберет?

Талавир крепче обхватил шею грифона, сжал колени и толкнул животное. Грифон мгновенно все понял, запрыгнул на подоконник, тоскливо прокричал к только что вышедшей из-за туч Йылдыз и прыгнул из окна. На этот раз Талавир точно знал, куда они улетят.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

АНАБАЗИС

Ма. Там, где все началось

Ма проснулась от детского плача. Ей приснился Бекир. Ему было шесть, он едва умещался на руках, но она продолжала его качать. Сын склонил голову к ее плечу и тихо скулил. В юрте было душно, пыль с блестками суета падала из-под балок. Ее мучила жажда, но все, что она могла, это колыхать сына и прикладывать сырую тряпку к его потрескавшимся губам. За несколько суток до этого Ма окончательно поняла, что им не уйти из Ак-Шеих.

В тот день тяжелого сознания она надела сына, взяла запас пищи и воды и сказала, что они идут в поход. Сначала все было хорошо. Бекир радовался прогулке, подбирал камешки и кости, распевал песенку, которой научил его

Азиз-баба, но через три фарсаха от старой фермы схватился за голову и начал кричать. Ма взяла ребенка на руки и, сдерживая отчаяние, сделала несколько шагов в сторону села. Шла медленно, как возвращаться ей мешали морские волны. Она хотела знать, на каком расстоянии ему станет легче. На десятый шаг Бекир успокоился, Ма поставила ребенка на землю, а рядом с ним положила камень. Отходить от Ак-Шеих и возвращаться назад пришлось еще несколько раз. Каждый раз Ма отмечала место условного предела. С годами из них выросла невысокая стена.

В ночь после возвращения Ма ад от каждого крика Бекира, но она хотела, чтобы он это запомнил. Он должен принять и смириться с пределами своего мира прежде, чем поймет, чего его лишили. А может, это требовалось прежде всего ей, чтобы смириться с неизбежным: она отказалась от другой жизни, забыла ее и не ищет способов вспомнить. Теперь ее дом, ее крепость, ее тюрьма — Ак-Шеих, пока она не найдет способа вытащить отсюда сына.

Сквозь сон Ма почувствовала вес ладони. Она так и не поставила очередной камень в стену. Ей хотелось обнять Бекира, сказать, что она рядом, что все будет хорошо, но мешал камень, рука так и осталась лежать прижатой к земле.

А ребенок продолжал страдать.

Пытаясь сбросить преграду, Ма усилием воли расклеила глаза и увидела, что ее запястья привязаны к постели. За стеной действительно плакал ребенок, но это был не его сын. Она попыталась приподняться и почувствовала резкую боль во всем теле. Сквозь полупрозрачную больничную робу виднелись повязки. Судя по бинтам, взрыв поразил все тело. Мая по очереди заставила сократиться мышцы конечностей, пошевелила пальцами ног. Кости были целыми. Мая надеялась, что внутренние органы тоже. Гораздо сильнее донимали наросты на лопатках. Их уже никто не обрезал, и они пользовались возможностью, чтобы разросться. Каждое движение отдавало электрическим током в позвоночник и руки. Ма покачала головой, стремясь стряхнуть туман из сознания. Трудно было сосредоточиться, словно тысячи мыслей, словно пыль в бурной буре, наталкивались друг на друга. Она вспомнила последние слова

Тети Вальки: «Это мемобомба. Не борись со своей памятью». Это было реальностью или сном? В боксе, куда ее положили сразу после взрыва, она изредка приходила в сознание, ее постоянно накачивали обезболивающими, так что она не всегда различала границу между бредом и действительностью, однако последний всхлип

Тети Вальки врезался в сознание, словно была письмом, на котором выбили завещание. Это было магией ведьмы или ее отчаянным желанием запомнить

последние слова подруги.

Предательницы, шпионившие за жителями Ак-Шеих для Старших Братьев.

Подруги, так часто ей помогавшей.

Шпионки врага.

Отчаянно стремившейся облегчить страдания детей матери.

Имеет ли право Ма ее осуждать? Почему она так подумала? Действительно ли в прошлом Ма есть преступление, о котором не стоит вспоминать? «Не сражайся со своей памятью».

Ма снова потрясла головой, заставляя себя сосредоточиться на детском плаче. Комната была знакома. В таких ячейках держали детей тогда, когда Мать

Ветров еще была на земле: голые стены, узкая кровать, тумбочка, стул, портреты

Язык и Зорга в углу, зашторенное окно под потолком. Она словно снова очутилась там, откуда убежала много лет назад. И вдруг Ма накрыла страшная мысль: а что, если она так и не смогла убежать? Возможно, все эти годы она проспала на Матери

Ветров, как Талавир? И теперь ее разбудил Белокун ради очередного эксперимента? И жизнь в Деште была только сном, выдумкой? А Бекир — только мечтой. Ма почувствовала укол боли. Сколько раз она думала, что материнство не для нее, что ей не хватает терпения, любви, сил, чтобы быть хорошей матерью. Иногда отчаяние становилось таким сильным, что она думала о том, чтобы покинуть Бекиру на заботливых тетушек.

Ниязи, а самой отправиться на поиски лекарства за пределы Ак-Шеих. На поиски мужчины.

Но потом всматривалась в сонное лицо сына и тонула в нежности. Это не могло быть сном.

Бекир был незваным подарком. Ма не помнила, что предшествовало его зачатию, но точно знала, что не хотела